Фанфик Gero

[geass]

Название: нет
Автор: Gero
Жанр: зарисовка, AU
Рейтинг: PG
Персонажи: Синк-Хе, Гилфорд; упоминается Гилфорд/Корнелия
Дисклеймер: не мое, и подарили тоже не мне)
Предупреждение: ООС Синк-Хе, кровь, некоторые немотивированные действия персонажей. Еще раз повторяю - AU, в том числе в матчасти



- Ты вернешься, Гилберт.
Не просит и не требует – приказывает. Говорит приказами, когда зовет, в очередной раз собираясь раскрасить свое блестящее одиночество в цвета моей формы. Мыслит безукоризненной логикой боя, лишая меня одежды, самообладания, и времени на отдых в промежутках между исполнением гораздо менее захватывающих обязанностей. Заранее убивает спокойным «вернешься» перед очередной военной операцией, заражает уверенностью, как неистребимой болезнью. И я понимаю, что болен, когда остаюсь один на один с новым противником, а Она превращается в свой собственный голос внутри моего найтмэра, лает и кашляет приказами, швыряет меня в озноб бессмысленной уличной драки в вибрирующем расплавленном небе. Вернусь. Вернусь, моя принцесса.
Я снова становлюсь спокойным, когда ухожу, повторяя плавные и торжественные траектории коридоров дворца. Я делаюсь спокойнее портретов на стенах галереи, предчувствуя бой, сливаясь с разумом и памятью моей техногенной оболочки. Это там, по ту сторону каждого дня, мне позволено плыть по течению Ее пурпурных волос за последний рубеж реальности, не считая стучащихся в кончики пальцев секунд. Задыхаться и биться о сладкий лиловый лед, вызванивающий мое имя и водой стекающий в собственные трещины. Там другое, безумное «я» через одно отражается в высоких зеркалах королевских покоев. Кто-то незнакомый остается Ей, достается Ей. А я ухожу на войну. А потом мы сражаемся рядом, чужие и связанные Ее приказом и моим обещанием.
Пальцы вздрагивают на клавиатуре, когда голос в эфире срывается в легкую хрипоту. И сосредоточенно цепенеют, когда среди разноцветных точек, пляшущих по экрану, я выбираю своего двойника, свою тень в поединке, от которой в итоге я должен избавиться. Должен победить. Вернуться.
Удар.

***
Удар и падение.
Стремительный кувырок в свинцовую неподвижность, поглощающую движение противника без остатка. Удар в никуда и падение в цель. «Тигр» наслаждается каждым нашим общим действием, инертная, ленивая разноцветная масса, облепившая тело, сковавшая конечности, затруднившая дыхание. Тяжелый, чужой, хоть и безупречно послушный скелет.
Удар. Горизонт распадается пунктиром, свет крадет очертания у мечущейся перед глазами смерти. Противник опытен и быстр, он будто бы ведет в танце, а мы с «Тигром» вторим ему в кажущейся покорности, пока рваный ритм поединка не захватит его окончательно, не сотрет его бдительность в золотой порошок ранних сумерек.
Мы оба танцуем, как боги, мы оба умрем, как должны.
Удар. Удар. Мерное гудение гонга в висках позади умоляющего треска моей металлической скорлупы. И растущее жадное пламя удушья внутри, под слоями защиты и холодными кольцами ребер.
Удар. Осторожная первая трещина, остро-прямая, останавливается и снова целится в тесное застекленное поле моего зрения. Прямые дороги Запретного города где-то далеко, прекрасная тонкая сеть, манящая в падение. «Тигр» взмывает в тяжелом и мощном броске. Удар. Поворот.
Удар. Запах крови, в кашле срывающийся вдоль скулы вместе с дыханием. Запах крови, привычный, задолго до ран и задолго до танца. Жутковатое молчание в динамиках вместо привычного повизгивания и подвывания евнухов, и скрежет металлических объятий. Боль несется из-под ребер знакомым маршрутом, и, теряя скорость, стекает изо рта под воротник. Как же не вовремя, как…
Мне бы меч и земли под ногами, и танца, но легкого, насмерть, глазами в глаза, без защиты и страха сломаться заранее, с первой сверкающей трещиной над головой… Но сейчас – удар, и стекло разлетится в агонии, небо кипящим маслом хлынет на лицо, бурлящие золотистые облака смешаются с кровью, задушат, придавят… Изрежут на ленты, раскрасят иероглифами ожогов, судорогой раздробят пальцы. Сейчас…
Удар и падение клочьями тени на солнце. И взгляд за спиной – не достать, извернувшись, и не уйти.
Удар. И тут же навстречу, из-за горизонта - слепящее сияние ядовито-розового оттенка.
Проклятие…

***
Проклятие вечной привычки возвращаться настигает меня на полпути из темноты на свет, возвращая сознание… Свет и темнота сегодня сменяют друг друга так быстро, что я не успеваю следить за собственным восприятием. Чувства обострены до предела, каждое движение – уже не найтмэра, моего собственного тела – горчит на вкус. Опрокинутый пейзаж отдается в голове тяжелым ржавым звоном, зрение впитывает острый химический запах гари. Постепенно ко мне возвращается ощущение реальности. Я полулежу в кресле пилота, расколотая капсула зияет фосфоресцирующими поздними сумерками. Мутно-черное небо покрыто золотистой патиной и исчерчено открытыми переломами руин и клочьями искореженного металла, в которых я нехотя узнаю то, что было моим найтмэром, и то, что было единственным предметом моего внимания совсем недавно – машину противника. Останки гигантов будто сплавились между собой в последнем объятии, они громоздятся друг на друге, а я не могу пошевелиться: нога придавлена, и любое движение заставляет до хруста стискивать зубы от боли.
Жесткая спинка кресла под головой – не колени Корнелии, но и затекшая шея – похоже, не главная моя проблема. С рассеченного лба по лицу сбегают редкие струйки, я машинально поворачиваю голову и натыкаюсь щекой на холодные стекляшки и погнутую оправу очков. Воротник вымокает кровью, а еще я чувствую липкое тепло под рукавом – только тепло, без боли, и это странно...
Истечь остатками силы воли в таком глупом положении – последнее, чего бы мне хотелось. Но чертово зрение окончательно превращает реальность в акварельную муть, жажда с наждачной нежностью скребется в горло, загустевшая кровь в носу мешает дышать, а в глаза, как назло, все время лезут волосы…
Не мои.
С трудом поворачиваю голову и лишь сильно прищурившись, вижу за левым плечом запрокинутый и едва высветленный умирающими сумерками профиль недавнего противника, генерал-консула Китайской федерации Ли Синк-Хе. Вцепившись руками в спинку моего кресла и согнувшись пополам, он пристально смотрит на меня эмалево-черным взглядом поломанной куклы, не издавая ни единого звука. И только очередное усилие, постепенно лишающее меня сознания, позволяет мне прислушаться и в последний момент нащупать в дымящемся растворе тишины его редкое и неровное дыхание.

***
Дыхание давно покинутого города становится прохладным и влажным. Собираю себя по частям, склеиваю запекающейся кровью обрывки памяти.
Не чувствовать легких, не чувствовать ребер, не чувствовать боли… Не чувствовать. Идти.
Гилфорд, британский пилот, рыцарь, черт знает, кто там еще, висит на моем плече, уткнувшись носом мне в шею. Тяжелый, зараза, и скользкий от крови, и, кажется, сломал ногу - я пытаюсь дотащить нас двоих хотя бы до ближайшего здания. Холодает, ветер небольшими завихрениями поднимает пыль и песок, забирается под одежду и пропитывает ее запахом едкого дыма.
Иду. По шагу в полчаса, комкаю время, сжимаю ледяной окровавленный рукав британца занемевшей левой и поминутно нащупываю на поясе чудом найденную в его кабине аптечку – не потерялась ли… Иду… Идем… Почти в темноте, к брошенным полуосыпавшимся домам, я вглядываюсь в провалы окон, изо всех сил пытаюсь не дрожать. Нет, кажется, дрожит Гилфорд. Вздрагивает, когда моя рука невольно касается его ободранных до мяса пальцев.

- Синк-Хе, обещай мне… Маленькая императрица протягивает мне мизинец, и я серьезно, как только лишь и можно с детьми, скрепляю договор, разделяю с ней заговор. Когда-нибудь я на руках отнесу ее за сонные стены Запретного города. Тяньцзы улыбается и повторяет, повторяет мое имя, обхватив маленькими полупрозрачными ладонями мое лицо и вглядываясь в него блестящими вишневыми глазами.
- Ли, обещай…

Встряхиваю головой, прогоняя наваждение, и британец тихо стонет: сжав пальцы в кулак, я, похоже, снова задеваю его руку. Ветер отнимает последние силы. Их и немного-то надо, глубокая рваная рана ближайшего подъезда уже в нескольких длинных шагах. Не чувствовать холода. Не чувствовать страха. Не думать. Идти.

-Обещай, обещай…

Гилфорд тяжело соскальзывает с моего плеча, пол похрустывает разбитой плиткой в ответ. Со стен сползает леденящая сырость, с любым дуновением ветра в разбитое окно она дотошно отмечает промокшие в собственной и чужой крови участки тела. Теперь нас обоих треплет озноб. Я уже перестаю понимать, в сознании ли британец, или же нет, и в данный момент ему намного лучше, чем мне – без боли.

- Ли…

Кружится голова, и дрожат руки. Еще усилие – на ощупь достать из аптечки все, что может сейчас пригодиться – обезболивающее, от заражения, от обезвоживания, перевязочный материал…
Стаскиваю со стучащего зубами Гилфорда китель, кое-как стелю на пол. Обессиленные, мы падаем на изодранную ткань, обнявшись крепко, как любовники, отнимая друг у друга бесценное тепло каждым прикосновением, и каждым прикосновением возвращая его обратно. Плитка хрустит и впивается в спину. Сознание как вата, лоскутное одеяло, в котором утопают звонкие осколки смеха Тяньцзы, мешаются с моим собственным кашлем и раскаленным дыханием британца. Закрываю глаза, еще сильнее прижимаю его к себе, зачем-то цепляясь мизинцем за какую-то петлю на одежде, и вдруг отчетливо различаю шепот у самого виска, до касания губ, до мучительного слияния в единое целое моей и его боли.
- Зачем?..

***
За чем я ни пытаюсь уследить взглядом, за что ни цепляюсь, будь то корявые надписи на стенах, надкусанные местами квадратики пола или просто бесцветное утреннее небо – все плывет перед глазами. Отчетливо различимо одно только лицо сидящего совсем близко Синк-Хе, и если я выгляжу примерно так же, что ж… остается надеяться, что нигде в этих руинах не осталось ни одного целого зеркала.
Мое «зеркало» криво улыбается и заходится кашлем, прежде чем ответить на очередной вопрос.
- Зачем?
Некоторое время китаец молча возится в аптечке, перетягивает остатками бинта запястье, поминутно вращая узкой кистью, кашляет и наконец, поднимает на меня глаза.
- Знаете, Гилфорд, у меня ведь давно уже своя война. И Ваша форма интересует меня не цветом, а тем лишь, насколько быстро она сохнет, - Синк-Хе вытирает губы рукавом костюма и, слегка вытянув из ножен меч, перерезает бинт.
- Вполне возможно, у войны достаточно лиц… И все же, что Вы будете делать, когда здесь снова окажутся имперские силы? – я начинаю ощущать жар, из-за постоянно стучащих зубов ни одна фраза не выходит внятной и ровной, а надрывный кашель Синк-Хе поминутно сбивает меня с мысли.
Китаец усмехается окровавленным ртом.
- Во-первых, знал бы я, смогу ли вообще что-то делать в ближайшее время, - отвечает он сдавленным голосом. Во-вторых, если здесь кто-то и окажется, то с чего вы взяли, что это будут именно британские войска? Гилфорд, мы оба чего-то да стоим для тех, кому служим, наши найтмэры хорошо заметны и легко узнаваемы, и с воздуха тоже, но уверенности… Вот черт…
Синк-Хе протягивает руку и прикасается к моему взмокшему лбу. Испарина размывает запекшуюся кровь и следами остается на его пальцах. Невыносимо хочется пить. К полудню на время возвращается боль, потом я проваливаюсь в сон, иногда всплывая к реальности и ловя с поверхности обезболивающее и отрывочные реплики Синк-Хе. Потом он тоже засыпает, прислонившись ко мне, и, кажется, на какое-то время перестает кашлять.
- Ты звал свою принцессу, требовал пистолет и, наконец, заехал мне локтем в глаз, - торжественно заявляет китаец, как только я открываю глаза. - Не хватало еще Ее Высочества Второй принцессы в нашем скромном убежище… Ли куртуазно наклоняет голову и добавляет сквозь зубы что-то насчет перспективы наесться таблеток против сна и уйти партизанить в руины. А потом наклоняется ко мне, близко-близко, наполняет глаза в глаза своей блестящей непроницаемой чернотой и тихо и очень серьезно говорит:
- Гилфорд, нас обоих должны дождаться. Особенно тебя. И только попробуй…
И крепко обнимает меня, заслоняя от новых сырых сумерек, свивающих время в кольцо и леденящих еще оставшуюся в нас кровь. Просто пытается согреться, не спрашивая разрешения. Вообще не подавая голоса.

***
Голоса за стеной неразборчивы, и я бы подумал, что брежу, как британец, но темноту уже режут на части фонарями, перекрикиваются, зовут – кажется, Гилфорда. Не обнаружив его рядом, я поднимаю глаза и вижу, что он стоит, держась за стену, и пытается просунуть руку в рукав кителя. К тому моменту, как небольшой отряд показывается в дверном проеме, он уже становится настоящим собой, высокий и абсолютно прямой, и я не удивлюсь, если он успел застегнуться на все пуговицы. Фонари скрещивают на нем лучи, я вижу, как из-под его пальцев мелкими кусочками осыпается на пол штукатурка.
Люди обступают Гилфорда, и в абсолютной тишине я слышу его ровный металлический голос:
- Благодарю, господа. У меня тут пленный, и нам требуется помощь. Вы позволите?..
Британец снимает очки с одного из стоящих рядом солдат, осторожно надевает их и оборачивается ко мне. Становясь должностью, формой и именем.


***
- Именем Его Величества…
Ненавижу допросы.
Заключенный спокойно смотрит на меня, прищурив глаза, и я замолкаю на полуслове. Генерал-консул Китайской Федерации слегка наклоняет голову в знак приветствия, улыбается и медленно, почти по слогам говорит:
- Вот ты и вернулся, Гилберт.